За годы независимости в Узбекистане так и не было создано цельного рок-проекта, играющего настоящий узбекский рок на государственном языке. И вот, спустя годы, такая группа все-таки появилась.
Летом 2015 года в столице появился первый рок-коллектив, рассчитанный на более широкую аудиторию, записавший первый дебютный альбом «Кафкент». В преддверии выхода альбома, VOT пообщался с Шавкатом Матякубовым, Никитой Макаренко и Тимуром Скляровым – участниками группы United Taklif Band – и поговорил о музыке, художниках, записях и развитии музыкальной индустрии.
UNITED TAKLIF BAND: НАЧАЛО
VOT.: Как вы решили создавать группу? Откуда возникло это решение, как собирали коллектив?
Никита Макаренко (гитара): Некоторые члены нашей группы находятся в разных городах и странах, но наш костяк здесь, в Ташкенте. Это мы, ильхомовцы, работающие в стенах театра уже долгие годы. Вот ты, Шавкат, сколько здесь уже?
Шавкат Матякубов (вокал): Очень давно — с 2003 года.
Никита: Я здесь с 2008 года, наш барабанщик Стасик пришел в 2013 году, как и Тимур Скляров. В 2013 здесь ставился спектакль «Love, Death & Rock’n’Roll», на который приезжал наш композитор Мориц Гагерн. К этому спектаклю он сочинил оригинальный саундтрек, прослушав который, мы поняли, что у него есть потенциал, что появляется что-то новое. И на базе этого саундтрека мы решили создать отдельный музыкальный проект и начали работать над альбомом.
VOT: А как выбрали название?
Никита: Название придумал Мориц.
Шавкат: Taklif — это «приглашение» на узбекском, но в этом слове заложен и духовный смысл. Это приглашение послушать, это приглашение тебя соединиться с чем-то.
Никита: И Мориц посчитал, что мы как раз такая группа, которая приглашает всех к чему-то новому. Правда, мы не знаем, как люди будут реагировать на это приглашение — за исключением нескольких человек, мы еще никому не показывали записи. А вот живой концерт-презентация был принят очень тепло.
VOT: Когда и как вы будете презентовать свою пластинку?
Никита: То, что мы выгрузили на наш канал в SoundCloud, и есть весь наш треклист. Сейчас не девяностые годы и уже никто не выпускает пластинки на лейблах, наоборот — есть такой термин «Big in the Internet», это когда ты становишься «большим» в интернете и к тебе начинают поступать предложения. Поэтому мы сейчас распространим свой материал везде, где это возможно и параллельно ведем переговоры с лейблами.
VOT: Давайте поговорим о группе — кто все эти люди, как вы собирались и почему вы именно в таком составе, чем вы живете, чем вы занимаетесь, кроме «Ильхома»?
Никита: Я занимаюсь узбекской рок музыкой с 2004 года, почти всю свою сознательную жизнь. У меня была моя главная группа — «Слезы Солнца», потом множество других проектов, например «Правда Востока» и «ТупратиКОН’c». Я занимаюсь музыкой всегда, и здесь, в театре, я играю в спектаклях, делаю разные музыкальные проекты, а с 2012 года руковожу фестивалем IlkhomRockFest. Кроме музыки я еще играю в спортивное «Что? Где? Когда?».
Про то, как мы познакомились с Морицом, я уже сказал. Это немецкий композитор, который закончил колледж Беркли, известный у себя в Германии. А мы… Наша группа делится на две равные части — рок состав и традиционный состав. Рок часть — это я, Стас и Тимур. Ребята вокалисты Аскар и Рамзиддин — воспитанники консерватории, а Шавкат там еще и преподает. И на Шавкате нужно остановиться поподробнее — это уникальный человек. Во-первых, он делает самые лучшие селфи на свете, никто с ним не сравнится. Они такие непосредственные и классные. Ну кто еще сфотографируется в Германии с пакетом на голове?
Шавкат: Это старые фотографии, просто нам нежелательно делать фотографии за рубежом, если мы там не по работе. И вот конкретно селфи с пакетом я сделал года два назад, но выложить смог только сейчас.
Никита: Так вот, возвращаясь к разговору о Шавкате. Как правило, традиционные музыканты не всегда понимают театр «Ильхом» и то, что там происходит. И Шавкат — это такой мостик, который соединяет традиционный вокал и наш театр. Он задействован во множестве спектаклей и сотрудничает с театром очень давно. А Аскар и Рамзиддин, еще два вокалиста нашей группы, это его ученики. Аскар представитель школы макомистов. Рамзиддин — бухарской школы. Шавкат, помимо пения, еще и играет на кушнае. Кстати, сколько у нас в стране есть кушнаистов?
Шавкат: Сейчас уже много — около десяти человек. Кушнай — это популярный узбекский музыкальный инструмент, но на нем очень сложно играть.
VOT: И десять человек это много?
Шавкат: Ну как сказать. Он очень сложный. Звуки его используются и звучат везде, но играть на нем не умеет почти никто. С виду кажется, что он очень простой, но когда студенты начинают на нем играть, они бросают его и начинают работать с другими инструментами.
Я всегда был музыкантом. Когда я учился в колледже в Хорезме, меня отчислили из него, потому что я готовился к участию в конкурсе и не мог поехать на хлопок. Я приехал в Ташкент, на подкурсы консерватории и стал петь, хотя не думал, что буду петь. Однажды, я пришел на пробы в спектакль Ильхома «Подражание Корану», хотя почти ничего не знал о театре. Марк Вайль меня принял. Этот театр всегда предлагал что-то другое, он отличается от остальных. Я до сих пор, играя роли не все понимаю. Но, я думаю, что так и должно быть — ты каждый раз пытаешься понять и открываешь для себя что-тоновое.
Никита: Кстати, да, у меня была знакомая, которая 12 раз приходила на «Орестею» и всякий раз ей было интересно.
Шавкат: Я, кстати, ее ни разу не видел.
Никита: «Орестея» это было что-то невероятное, такое невозможно повторить. Я начал играть в ней, когда еще учился на факультете журналистики.
VOT: Тебя поэтому исключили?
Никита: Почти.
VOT: А когда вы задумывали альбом, как выбирали вокалистов?
Шавкат: Ну, с этим вообще получилось забавно. Когда мы начали работать над «Любовь, смерть и рок-н-ролл», у меня намечалась поездка в Германию и я оставил вместо себя своего ученика Аскара. Хотя должен был играть я. И Морицу он очень понравился. Но, когда мы начали работать над UTB, Аскар уже уехал к себе домой и я привел другого ученика Рамзиддина. Но Мориц был непоколебим — он сказал, что в группе не хватает Аскара и нам пришлось вызывать его из Хорезма, куда он вернулся, окончив обучение.
Никита: Наш коллектив очень сильно раскидан по стране. Аскар из Хорезма, Рамзиддин из Бухары и они представители разных школ традиционного пения.
Продолжим с группой. Стас, наш барабанщик, он уникальный человек. Начать хотя бы с того, что он бывший начальник станции метро Чкалова и подполковник подземных войск. Но это никогда не мешало ему быть крутейшим барабанщиком, я его считаю барабанщиком номер один в Ташкенте. Он понимает всю черную музыку — фанк, хип-хоп, джаз. К тому же, он барабанщик на десять групп, он играет везде и со всеми. И на интервью его сейчас нет, потому что снова где-то играет. И кроме того, он настоящий шоумен, он отлично чувствует себя в камере и в кадре, просто как рыба в воде. Со Стасиком я хочу делать отдельное travel-шоу и начать с Джизака.
VOT: Почему в Джизак?
Никита: Я был там ночью — там офигенно.
VOT: А поподробнее?
Никита: Ну, во первых там самая вкусная самса в стране.
Шавкат: Большая и круглая.
Никита: Ага, самая большая самса в Узбекистане. Она огромная, в ней много жира, ее еще открывают, наливают туда масла и едят ложкой. Да и вообще там круто, а со Стасиком везде будет весело.
VOT: Кто еще остался неучтенным?
Никита: Ну, есть еще Тимур Скляров, очень опытный профессиональный музыкант, закончивший колледж Хамзы и факультет журналистики при Институте Культуры. Играет он на бас-гитаре и тоже участвовал во множестве проектов.
ЦЕЛЕВАЯ АУДИТОРИЯ И УЗБЕКСКИЙ РОК
VOT: Для кого эта группа? Музыкальное оформление выделяется на фоне остальных музыкальных проектов страны и вызывает интерес — для кого ваше творчество? Какая конечная цель создания группы?
Никита: Говоря об аудитории и о целях, нужно понимать, что мы это делали впервые и у нас стояла сверхзадача — создать узбекский рок в самом прямом смысле слова. Нет, конечно у нас существует узбекский рок и кому, как не мне, об этом не знать, я же веду рок-фестиваль. Но дело в том, что узбекским роком он называется чисто географически. А мы хотим думать, что нам удалось создать узбекский рок таким, каким он должен быть. Мы не идем тем путем, который набил оскомину.
Разница в том, что мы не делаем такой этно-рок, когда берется народная песня и аранжируется под рок, с этническими мотивами. Мы не стали подстраивать народную музыку под рок, мы заставили наших «народников» петь рок и играть по нашим правилам. И возвращаясь к сути — это совершенно новый, не встречавшийся здесь продукт и поэтому я пока не знаю, как и кого он может заинтересовать. Конечно, у нас уже есть своя небольшая аудитория — те люди, что любят прогрессивную музыку и ходят на концерты других прогрессивных, сложных групп. Но какова широкая аудитория, мы пока понять не можем.
Хотя, делая такого рода проект, мы никак не ограничиваем его Узбекистаном, мы создаем его и для дальнего и для ближнего зарубежья.
VOT: Но как правило, когда запускают проекты такого рода, они более интересны для узкой прослойки и их больше любят иностранцы, чем местное население. Почему вы подумали, что это может выстрелить?
Никита: Узбекистан тут вообще ни при чем. Любовь к поп-музыке — это мировое явление, наблюдаемое везде. Если ты поедешь в США, то ты обнаружишь, что там с удовольствием слушают Кэтти Перри и Леди Гагу, но остальные направления гораздо менее популярны. Да, в других странах аудитория будет чуть больше, чем у нас, но тот же джаз — во всем мире это элитарная, не самая массовая музыка. Прогрессивный рок тоже элитарная музыка, а значит по умолчанию не захватывает широкие слои населения и Узбекистан тут совсем ни при чем. Главное тут – с самого начала понимать, что ты никогда не будешь собирать стадионы, как певица Максим. Мы понимаем, что то, что мы делаем — это нишевая музыка, для тех, кто любит сложные прогрессивные жанры.
КАК СОЗДАВАЛСЯ АЛЬБОМ
VOT: Я подозреваю, что пока вы писали альбом, вы все находились в Ташкенте? Или вы делали это дистанционно?
Никита: Мы записали альбом вообще героически. Так, как писали его мы, так никто не пишет. Мы записали альбом за пять дней, мы занимались им каждый день с девяти до часу ночи. Студия была оплачена только за пять дней и мы должны были уложиться.
Тимур: Но мы репетировали.
Никита: Ну да, у нас была более-менее отрепетированная база.
Тимур: Чисто технически, это был самый сложный проект в нашей жизни. Потому, что Мориц приехал первого июня и мы репетировали каждый божий день до 22 июня.
Никита: Мы еще и два концерта умудрились отыграть, и это было мегасложной работой. Когда мы закончили запись, я положил гитару на полку и только позавчера достал ее обратно, чтобы сыграть в театре концерт «Поезд в Огне».
VOT: Убивать друг друга не хотелось?
Никита: Хотелось. Особенно тех, кто прогуливал репетиции. Мы даже записали на альбоме песню «Келмади» — «Он не пришел». Вообще, Мориц задолго до приезда сюда начал писать нам музыку и подразумевалось, что мы будем работать онлайн. Но он уже эту ошибку совершал, когда работал над спектаклем. Он, как рационально мыслящий немец, думал, что если он написал это там и отправил сюда, мы все отрепетируем и подготовим к его приезду.
Но это не так по двум причинам, одна из которых кроется в том, что рок музыканты играют как правило на слух, не по нотам. Тоже самое и с традиционными узбекскими музыкантами. План Морица провалился. В Европе все происходит совершенно по-другому — ты знаешь о репетиции, приходишь туда, где все уже все заучили, потому что время музыкантов оплачивается по часам и если музыкант не приходит на репетицию, его могут уволить.
А здесь вообще другой подход. Если репетиция назначена на четыре, все приходят к шести, ничего не готово, но Морицу это было не очень понятно; он даже обижался на нас, наверное, думал, что это неуважение к проекту, хотя для нас это просто нормальное, комфортное положение вещей. Это вовсе не значило, что проект под угрозой.
Тимур: Ну, кроме того, когда он приехал, я еще и спорил с ним постоянно, потому что у меня было свое видение, а он с ним не соглашался. Вообще это наш, азиатский подход. Но это была работа на результат. В эти короткие сроки мы старались сделать максимально лучший результат.
Никита: За двадцать пять дней мы отрепетировали и записали весь альбом. Мы и ели, и спали, и жили на репетиционной базе. Мы оставались здесь до поздней ночи. Мы еще и умудрились заболеть гриппом почти все, и писались на студии с температурой под 38 градусов. Мы даже предлагали Морицу взять часть денег от проекта и зарезать барана, чтобы стало чуточку легче.
VOT: А близкие как воспринимали то, что вы фактически жили на базе?
Никита: Ну, моя жена, я надеюсь, понимает, за кого она семь лет назад вышла замуж и что это нормальная ситуация.
Тимур: Конечно, все всё понимали. В других проектах такая же ситуация — мы можем репетировать до самого утра. В этом, кстати, недостаток работы с приглашенными людьми, они приезжают на очень короткий срок и нужно уложиться и сделать все за этот короткий промежуток. Они приезжают и, конечно, все надо делать заново и работать до посинения. Даже в этом проекте, у нас была половина материала, которую мы донесли до студии и выкинули ее из альбома.
Никита: У нас было 11 песен, но одну мы нещадно выкинули — она просто не ложилась в альбом и не звучала.
ФИНАНСОВЫЙ ВОПРОС
VOT: Планируете ли вы зарабатывать на своем проекте, как вообще будете поддерживать его на плаву?
Никита: Начнем с того, что музыканты не маркетологи. Художник не должен думать о своей аудитории никогда. Единственный мотив для художника, а под художником я подразумеваю любого артиста, делать то, что тебе самому хочется. И если ты делаешь то, что тебе хочется — ты делаешь правильные вещи.
VOT: Хорошо, но кушать же тоже иногда хочется.
Никита: Совершенно верно. Но мы не говорим об этом проекте как о вещи, которая нас будет кормить. Мы все занимаемся еще и основной работой, да и почти все люди, которые занимаются музыкой такого плана, в какой бы стране они не жили, не думают о том, что это будет их основной доход.
VOT: Не хотелось ли поднять планку — не просто сделать классный качовый проект, но и работать над ним таким образом, чтобы он еще вас и кормил?
Никита: Я совершенно убежден, что не нужно ставить себе такой цели. Если ты делаешь некоммерческую музыку, то делай некоммерческую музыку. У нас есть свои задачи — сначала мы создали музыку, потом начали записывать альбом. Что важно: перед тем как его записать, мы вообще не ожидали, что это получится так хорошо. Но получилось, и теперь у нас есть другие задачи на 2016 год. Мы планируем тур по разным странам мира, в том числе и по Центральной Азии, планируем работать над новым материалом, да и сейчас полно задач. Мы ведем переговоры, чтобы стать артистами европейского лейбла. Конечно, там будет идти речь о каких-то деньгах, но это мелочи.
Первый тур, который мы планируем делать — это тур по фестивалям. Фестивали всегда приглашают группы к себе и платят ей, и это нормальная практика.
ПРОБЛЕМЫ УЗБЕКСКОГО РОКА
VOT: На какой отклик вы рассчитываете?
Никита: Было бы здорово, если через нашу музыку аудитория заинтересовалась бы прогрессивным роком. Потому что есть наша огромная, многомиллионная страна и никто и никогда не играл здесь прогрессивный рок на родном языке. Ну, по крайней мере — я не слышал. Если взять например, Афганистан или Таджикистан, там все слушают рок на родном языке и получают от него удовольствие. А все наши местные рокеры поют только на английском или русском языке и по сути, огромная часть людей просто не знает, понравится ли ей или нет такая музыка, потому что им никто и никогда не предлагал этого.
VOT: Есть ли вероятность того, что, играя рок на узбекском языке, можно изменить ситуацию с рок музыкой в стране в целом?
Никита: Я тебе скажу, что для того, чтобы хоть какой-то эффект в обществе почувствовался, мы должны быть не одни, должна быть волна. И если таких групп будет 3–4, можно будет говорить о каком-то влиянии, о каких-то переменах. Одни мы, конечно, ничего не изменим. Все проблемы нашей рок-тусовки кроются исключительно в ежегодном уменьшении аудитории. Если взять, к примеру, фестивали 90-х годов, типа «Детей Цветов», то это были концерты с 1000–2000 зрителей по несколько дней подряд, к нам приезжали и зарубежные исполнители. Теперь этого нет. Вся проблема только в убывании аудитории — она уменьшается, так как каждый год уезжает несколько тысяч человек.
VOT: И вы нашли решение этой проблемы?
Никита: У нее нет решения. Передо мной была эта художественная задача — создать такой проект, мы его создали, и я очень счастлив.
VOT: Хорошо, нужно, чтобы по вашему опыту пошло еще несколько бендов…
Никита: Ну или хотя бы, в том же направлении. Были, конечно, попытки, когда местные группы писали песни на узбекском, но почему-то они полагали, что для того, чтобы это было популярно, это нужно было делать в дичайшем поп-ключе. Записывали какие-то эстрадные песенки на узбекском и думали, что это может как-то изменить ситуацию. Но это не выход, надо предлагать людям интересную музыку. Хотя бы потому, что если ты делаешь узбекские поп песни, ты никогда не сможешь конкурировать с Озодбеком Назарбековым.
VOT: Вы планируете эту мысль доносить до всех остальных?
Никита: Я не думаю, что мы агитаторы. Единственный способ что-то донести — делать. Конечно, мы ждем, что другие музыканты будут приходить и нас слушать, и, возможно, это их заинтересует и вдохновит на действие. Любая музыка начинается с того, что ты приходишь на чей-то концерт и хочешь делать также. Сейчас есть группы, которые делают интересную этно-музыку. Например, «Джазирама». Но было бы здорово если были их было значительно больше.
VOT: А сколько достаточно? Пять, десять, пятнадцать?
Никита: Я думаю, минимум десять-пятнадцать и чтобы они делали это по разному.
VOT: У нас в стране вообще наберется 10–15 групп?
Никита: Если говорить о тех, кто исполняет песни собственного сочинения — ну, наверное, наберется с трудом. На самом деле, у нас в Узбекистане никогда не было крутой этно-рок группы. «Ялла» это не совсем то, они занимались ориенталистикой, брали узбекские мелодии и аранжировывали их. В том же Таджикистане есть группа «Шамс», играющая бескомпромиссный прогрессивный этно-рок, и это очень круто.
VOT: Почему в соседних с нами странах есть такая тенденция, а у нас нет?
Никита: Таджикистан и Афганистан это другая народность — персы, иранцы и у них другая музыкальная культура. У тюрков она другая. Для них ближе это направление — там рок слушают все и в Кабуле даже есть радиостанция «Радио Рок Кабул» вещающая 24 часа исключительно на своем языке.
ГЛАВНОЕ В МУЗЫКЕ — ЭМОЦИИ
VOT: Кстати, о «трудностях перевода». Вас очень интересно слушать, но будет ли ваша аудитория понимать ваши песни, язык, на которых они поются?
Шавкат: Я могу сказать про тексты Навои и Машраба, которые мы использовали в двух песнях — не очень много людей могут понять их вообще. Зато они ловят эмоции
Никита: Да, наши соотечественники с трудом понимают эти стихи. Дело в том, что это писалось на староузбекском языке. К примеру, если ты начнешь читать произведения на старославянском, ты тоже почти ничего не поймешь. Так и в нашем альбоме — песни, написанные на традиционные стихи, рассчитаны на эмоции. Хотя и песни с современными стихами, написанные поэтом Азамом Обидовым, тоже нельзя назвать простой поэзией, они сложны, образны. Мой уровень знания узбекского языка не позволяет понимать даже их.
VOT: Вас не смущает то, что аудитория будет воспринимать эмоции, а не сам текст?
Никита: Когда ты играешь музыку, тебя вообще ничего не должно смущать. Мы же слушаем английские или испанские песни, и не всегда понимаем текст. Я, например, люблю слушать макомы, я ничего не понимаю, но мне офигенно, мне нравится эта музыка и я учусь ее понимать.
VOT: Вы планируете играть и петь исключительно на узбекском языке, и ограничивать себя этими рамками?
Никита: Нет, мы не ограничиваем себя ничем. Мы поем на узбекском, староузбекском и на фарси. У нас вообще нет ограничений и если кто-то принесет классный русский текст, который мы сможем сделать с нашими вокалистами, нам это будет интересно. И все это диктуется только тем, интересно нам это или нет. И я считаю, что на данный момент эта музыка должна звучать на узбекском, потому, что это актуально и это делается впервые.
Альбом «Кафкент» доступен для всех пользователей сети и послушать его можно ЗДЕСЬ. В ближайшее время ребята не планируют собираться на концерты, в виду сложности организации и отдаленности друг от друга. Ближайшее выступление планируется не ранее 2016 года.
Фото: Из архива группы
